Я не хотела этого признавать, но признало мое тело. Меня подкосили слова Димы о том, что он недоволен и мне придется съехать. Мое тело сказало об этом бешеным сердцебиением на протяжении нескольких часов и поднявшейся температурой. Успокоительное не помогло. До чего хреново быть слабой. У меня опустились руки. Я не хочу ничего доказывать, это по праву моя квартира, я любила ее и ухаживала за ней, и не моя вина, что какой-то мудак угробил ее вместе с годом моей жизни. Почему я должна доказывать свое право жить здесь?
Теперь даже если я отмою ее до зеркального блеска, я не смогу здесь находиться, памятуя об этом унижении.
Или может, нужно смириться. И не обращая внимания на протестующее, подозрительно слабое, тело, просто делать. Просто брать тряпку и не думать. Просто мыть. Скрести. Снова и снова открывать окна.
... Прыгать с бревна на бревно, как в канатном городке. Сжимать предательски слабые руки и снова подтягиваться. Со страхом смотреть на раскачивающееся будущее и прыгать в пустоту. Включать веселую музыку, игнорируя желание разрыдаться.
Давай же, девочка. Борись, давай, борись, ну!