Глубокий вдох и выдох решает многие проблемы
Если кто-то скажет, что есть погода лучше, чем снегопад, я презрительно рассмеюсь ему в лицо. Снег - это самая нежная моя слабость, и чем он холоднее, тем горячей моя любовь к этому игольчато-стрельчатому кристаллическому созданию.
Снег.
Когда я выходила из дому, небо сыпало мелкой крошкой, как из пачки с кондитерской посыпкой на пасхальные куличи. Ветер хлестал щеки, как наждак, пролезая даже под туго намотанный шерстяной шарф, царапал щеки холодными пальцами. Пока я бежала через парк, подняв повыше воротник и натянув шапку к самым бровям, крупа успела превратиться в мягкие, стремительно летящие хлопья.
Когда я открывала тяжелую деревянную дверь офиса, на улице вовсю мела метель.
Через час, когда собеседование завершилось, улица уже была запорошена белым пухом. Хлопья летели немного медленнее, ветер расслабился и вальяжно гнал своих белых слуг мимо окон, кружил на углах, бросал пригоршни хрупких снежинок на лобовые стекла автомобилей, безмолвно стоящих на обочинах.
Я слышала внутри себя прекрасную умиротворяющую тишину. Шорох тысяч снежинок, опускающихся на меховую опушку пальто. Похрустывание снежка под подошвами. Легкий звук дыхания в морозном воздухе. В городе-миллионнике все это можно услышать, только если очень захотеть, но я даже не старалась. Снегопад услужливо отключил все мои центры восприятия, оставив только то, что я действительно хотела слышать.
С главной улицы я свернула в парк: в такую погоду он был совершенно пуст, все стремились укрыться от налипающих на лицо, ресницы, одежду снежных хлопьев. Я замедлила шаг и неспешно прошла по нескольким аллеям. Пустота. Звук главной улицы полностью угас в белом одеяле, остался только шорох неумолимого снегопада и чириканье воробьев.
До самого вечера небо продолжало засыпать город холодной пудрой. Серую пуховость снежных облаков сменила угрюмая мрачность предзакатных туч, к ночи же небо зарозовело дымкой от сияния городских фонарей, и, пока город вязко барахтался в 10-балльных пробках, продолжало сыпать, сыпать, сыпать...
Снег.
Когда я выходила из дому, небо сыпало мелкой крошкой, как из пачки с кондитерской посыпкой на пасхальные куличи. Ветер хлестал щеки, как наждак, пролезая даже под туго намотанный шерстяной шарф, царапал щеки холодными пальцами. Пока я бежала через парк, подняв повыше воротник и натянув шапку к самым бровям, крупа успела превратиться в мягкие, стремительно летящие хлопья.
Когда я открывала тяжелую деревянную дверь офиса, на улице вовсю мела метель.
Через час, когда собеседование завершилось, улица уже была запорошена белым пухом. Хлопья летели немного медленнее, ветер расслабился и вальяжно гнал своих белых слуг мимо окон, кружил на углах, бросал пригоршни хрупких снежинок на лобовые стекла автомобилей, безмолвно стоящих на обочинах.
Я слышала внутри себя прекрасную умиротворяющую тишину. Шорох тысяч снежинок, опускающихся на меховую опушку пальто. Похрустывание снежка под подошвами. Легкий звук дыхания в морозном воздухе. В городе-миллионнике все это можно услышать, только если очень захотеть, но я даже не старалась. Снегопад услужливо отключил все мои центры восприятия, оставив только то, что я действительно хотела слышать.
С главной улицы я свернула в парк: в такую погоду он был совершенно пуст, все стремились укрыться от налипающих на лицо, ресницы, одежду снежных хлопьев. Я замедлила шаг и неспешно прошла по нескольким аллеям. Пустота. Звук главной улицы полностью угас в белом одеяле, остался только шорох неумолимого снегопада и чириканье воробьев.
До самого вечера небо продолжало засыпать город холодной пудрой. Серую пуховость снежных облаков сменила угрюмая мрачность предзакатных туч, к ночи же небо зарозовело дымкой от сияния городских фонарей, и, пока город вязко барахтался в 10-балльных пробках, продолжало сыпать, сыпать, сыпать...