Глубокий вдох и выдох решает многие проблемы
Привет. Сегодня я буду писать о том, что обычно умалчивают, стыдливо скрывают и вообще стараются сделать вид, что ничего не произошло.
Но я не молчу.
Вчера я сдала собственного брата в психушку.
читать дальшеЯ бы очень хотела не плакать, пока я буду тарахтеть тут пальцами по клавиатуре, но я не обещаю.
Сейчас 10:26, я пью чай со сладким хлебцом и пишу это. Весы показывают 41.7, в зеркало я стараюсь не смотреть. Вчера в 10:26 я лежала на диване в своей комнате, залитой солнечным светом, рядом со мной сидела мама и казалось, что все хорошо.
Я помнила, что в 5 утра пришел пьяный брат и мама пустила его в дом, уложила спать, но в те солнечные 10:26 весь мир еще был сонным и тихим. Спустя час брат, не разжимая челюстей, пытался мне сказать, что все хорошо. Смотрел невидящим мутным взглядом, шатался, хватался руками за стены. Курил, сидя на крыльце и говорил маме, что его бросила жена. Я ее не осуждаю, за последние два года он натворил многого и спустил свою жизнь под откос: потерял работу, разбивал машину неоднократно, бухал, просаживал все деньги, в итоге машину пришлось продать, т.к. кредит за нее было нечем платить, потом у него обнаружили гепатит, жена отдала еще 60 тысяч за какие-то таблетки из Индии. А он все это время ее бил.
Теперь она ушла и подает на развод, а он - рыдая, с невменяемым взглядом, сидит здесь. Точнее, сидел.
Мама пыталась налить ему супа, чтобы его отпустило от того, что он там употребил, набрала ванну, мы все считали, что это обычная послепьянковская дурь. Такое уже видели, знаем. А он психовал, впадал в какую-то необъяснимую злобу, на уговоры только рыдал, тонко и противно, а на жесткие принуждения орал и бросался в драку.
Я закрывала от него маму. "Если ты ее хоть пальцем тронешь, я тебя зарежу, суку, и глазом не моргну, слышишь".
Я не знаю, зачем я ему это сказала. Мне хотелось его напугать, хотелось образумить таким диким способом, я была неправа, конечно же. Он задрал ворот и вытянул шею: "На, режь, прямо сюда, режь". Выл, орал, метался, бился головой о стену и снова орал.
Хватал нож и закрывался в ванной, брал отцовскую бритву.
Агрессил на всех, кто пытался к нему подойти, а я боялась за всех.
Брату 36. Он сильный, жилистый парень, работающий на стройке. А у меня в доме 60-летний отец, 55-летняя мать, дед 80 лет и бабушка с давлением. Кто из них попробует его остановить? Кого он пырнет первым? Кого он отбросит от себя одной левой на угол шкафа или любой другой острый угол? И я. 42 килограмма плюс очки. Я держала деда и маму, заклиная всем, чем знаю, не подходить к нему.
Я была готова к тому, чтобы он вскрыл вены. Я хотела этого. Я хотела, чтобы это закончилось там, за дверью, только бы мои вот эти четверо, остались живы.
Чтобы мне не пришлось стоять через два дня у двух, трех, четырех могил. Я лучше похороню одного.
Это жестоко, но вчера у меня исчез брат. Умер, оставаясь живым.
За закрытыми дверями он рычал, выл, мама ушла на улицу вместе с отцом.
Дед с бабушкой сидели в дальней комнате.
В этот момент я была рада, что отцу он не родной, так хоть он сохранял спокойствие. Я просила маму жить ради меня, что бы ни случилось дальше, что бы нам ни пришлось пережить, только ради меня, а я ради нее. Моя сильная--сильная мама обещала. Она признавалась, что тоже его потеряла.
Минут через двадцать отец взял лестницу и потащил к маленькому окошку в ванной, высадил его, брат снова стал орать. Живой. Отец пошел в дом, я обнимала маму на улице, через пару минут из дома раздались крики и хлопки.
"Отец не выдержал" - прошептала мама и мы побежали внутрь. Внутри, в зале, был клубок из мужчин. Голый абсолютно брат, на шее у него висит дед, падает на диван, затягивая за собой захватом со спины, отец лупит его по морде, хватает руки, мать хватает за ноги, чтоб не брыкался.
"Ссыте, суки!" - орет брат.
Я хватаю фен со стола и с размаху, с треском, всандаливаю ему в лоб, но это без толку, он на секунду замирает, я судорожно сматываю ноги ему шнуром от этого же фена, мама хватает скотч и перекручивает ноги, я бегу за ремнем в шкаф, но он брыкается и ремень лопается, отец и дед страшно хрипят. Он вырывается, занося руку ударить отца, я хватаю за эту руку так, что сама себя не помню, мне совсем не страшно.
Сверху наваливается мама, прижимает его лицом в диван.
Я выбегаю из дома и бегу к дяде на соседней улице, вытаскивая за собой бабушку.
Когда я возвращаюсь, он уже связан, но разгрыз скотч на руках и теперь рвет скотч на ногах. Дядя ничего не делает, только орет на него пару секунд.
Я молча ухожу в комнату и звоню 03, понимая, что больше помощи ждать неоткуда, спрашиваю, что делать и куда звонить. Отец лежит на кровати белый, как мел, и хрипит. Прошу оформить вызов на отца и звоню 02.
Потом пузатый участковый и еще какой-то мужик в штатском забирают его в уазик, отца тем временем пытаются погрузить на носилки и как дрова прут по узкой дорожке, и так же нелепо и грубо засовывают в карету "Скорой".
Я не плачу, нет. Во мне все застыло и задеревенело.
Мама уезжает с отцом, я расписываюсь в бумажках участкового. Собираю деда с бабушкой в кафе и закрываю окна в доме. Сегодня дяде 50, он заказал кафе и созвал гостей. На часах 3. Двоюродный брат, которого я видела лет 10 назад, отвозит на раздолбанной девятке деда с бабушкой в кафе, меня в больницу. Как только мы подъезжаем, мне звонит участковый.
"Варвара, дайте телефон матери, ей нужно подъехать в психбольницу, адрес знаете?"
Я спрашиваю, могу ли подъехать я. Да, могу. Едем.
Мне говорят, что он начал слышать какие-то голоса, говорить что-то... Мы беседуем с врачом, я рассказываю ей, что произошло и общую картину жизни в целом. Рассказываю про Чечню в 2003, про то, что он был в Аргунском ущелье в 2003, пришел седой и долго мучался от кошмаров. Вскакивал среди ночи, орал. Потом все прошло. Про то, что пил. Про работу. Про жену.
Мне говорят принести ему предметы личной гигиены, в магазине за углом я покупаю зубную щетку, пасту. Мыло и туалетную бумагу отдаю из рюкзака, что собрала отцу. Мне говорят, купить еще сигарет и станков, сбрить его непонятную бороду. Я иду в магазин еще раз.
Меня просят зайти в кабинет врача еще раз. Избитый, худой, осунувшийся брат в синей фланелевой пижаме. Я все еще не плачу. Я обещаю ему прийти завтра, но я еще не знаю, что я не приду. Потому что для меня нет завтра, нет вчера, нет ничего, кроме текущего, какого-то странно спокойного момента.
Потом мы забираем отца, мама говорит, что я успею на электричку, вернуться в Ростов, мы должны встретиться на ней с Антоном, он живет на следующей станции. Я путаюсь, звоню ему, говорю, что сейчас поеду,и тут же перезваниваю, что не поеду.
Отца возвращаем домой, с сердцем все хорошо, только с ногой что-то не так. Рентген показал, что перелома нет, но боль сильная.
Оставляем его дома, с бутылкой воды и телефоном, едем в кафе поздравлять дядю.
Музыка, нарядные люди, еда - мне все кажется противным и неправильным. Мы делаем вид, что все хорошо.
Я бронирую попутку на блаблакар и в половину 8 уезжаю. Не знаю, зачем.
Мне было страшно возвращаться в тот дом. Мне казалось, что ночью он сбежит из психушки и ворвется в дом. Перебьет всех с тем же злым "Ссыте, суки".
Я не знаю, зачем я уехала. Это называется "сбежала".
Но вчера днем я поняла, что могу похоронить всех. Вот так, разом. Четверых от дурной руки и пятого за решеткой.
Я лучше похороню одного, господи прости.
Его закрыли на две недели, кажется. И отсчет пошел в обратную сторону. Что будет через две недели, что я увижу? Поеду ли я хоронить родителей или брата, или этот кошмар затянется еще на годы? И он будет опускаться все ниже, и ниже, спиваясь как его дружок, до отказа внутренних органов? Его бывший дружок ведь так и умер, в гараже, в ссанине и собственном говне, его нашла бывшая жена, уже никакого. "Скорая" его не довезла, умер до реанимации. Но тот хотя бы не дрался, а просто пил. Тихо, тупо, плача о собственной жизни.
И все это будет на глазах у матери. Которая 11 лет назад уже стояла у гроба старшего сына. А теперь ее средний опускает себя туда, откуда нет возврата. И может, будет опускаться еще долго, на ее же глазах.
Остаюсь только я, младшая дочь. Прямо как в сказках про трех братьев. "Младший вовсе был дурак".
Да только младший всегда был мудрым человеком и устраивал свою жизнь лучше. Кажется, и мне уготована эта судьба. Младший ребенок, надежда семьи. Единственная, кто еще не ставил крест на своем будущем.
И не поставлю. Не дождетесь.
Нельзя себя жалеть и нельзя опускать руки. Я увидела, куда приходят люди, когда жалость к себе затмевает разум. Поэтому прочь жалость, прочь слезы, ими горю не помочь, не поможешь.
За любым событием есть жизнь. За разбитым сердцем, за смертью родных, за потерей работы, за болезнью, пусть даже страшной, есть жизнь. Где бы ты ни оказался, что б ты ни видел - всегда есть жизнь.
Сдаваться нельзя. А все мелкие трудности вроде клопов, диванов, переездов можно пережить.
Все можно пережить, кроме смерти. Хотя сдается мне, и после нее есть что-то, о чем мы не знаем.
Сегодня я не выполню свое обещание. Я не приду к брату. И не приду завтра, потому что хозяева квартиры в Ростове вызвали мастера ставить новую газовую колонку.
Больше нет моего солнечного безопасного тихого дома, куда я убегала, уползала спасаться от внутренних демонов и страхов. Больше нет ничего незыблемого, вечного, верного.
Хотя нет, есть. Пока мои родители живы, все есть. И даже после их смерти они и этот светлый, несмотря на хлам, дом, будут жить в моей память и моем сердце.
Не у всех есть день, когда понимаешь, что ты окончательно стал взрослым. У меня есть. 12 августа 2018.
Гнусь, но не ломаюсь, как рябинка из одной старой детской книжки.
Но я не молчу.
Вчера я сдала собственного брата в психушку.
читать дальшеЯ бы очень хотела не плакать, пока я буду тарахтеть тут пальцами по клавиатуре, но я не обещаю.
Сейчас 10:26, я пью чай со сладким хлебцом и пишу это. Весы показывают 41.7, в зеркало я стараюсь не смотреть. Вчера в 10:26 я лежала на диване в своей комнате, залитой солнечным светом, рядом со мной сидела мама и казалось, что все хорошо.
Я помнила, что в 5 утра пришел пьяный брат и мама пустила его в дом, уложила спать, но в те солнечные 10:26 весь мир еще был сонным и тихим. Спустя час брат, не разжимая челюстей, пытался мне сказать, что все хорошо. Смотрел невидящим мутным взглядом, шатался, хватался руками за стены. Курил, сидя на крыльце и говорил маме, что его бросила жена. Я ее не осуждаю, за последние два года он натворил многого и спустил свою жизнь под откос: потерял работу, разбивал машину неоднократно, бухал, просаживал все деньги, в итоге машину пришлось продать, т.к. кредит за нее было нечем платить, потом у него обнаружили гепатит, жена отдала еще 60 тысяч за какие-то таблетки из Индии. А он все это время ее бил.
Теперь она ушла и подает на развод, а он - рыдая, с невменяемым взглядом, сидит здесь. Точнее, сидел.
Мама пыталась налить ему супа, чтобы его отпустило от того, что он там употребил, набрала ванну, мы все считали, что это обычная послепьянковская дурь. Такое уже видели, знаем. А он психовал, впадал в какую-то необъяснимую злобу, на уговоры только рыдал, тонко и противно, а на жесткие принуждения орал и бросался в драку.
Я закрывала от него маму. "Если ты ее хоть пальцем тронешь, я тебя зарежу, суку, и глазом не моргну, слышишь".
Я не знаю, зачем я ему это сказала. Мне хотелось его напугать, хотелось образумить таким диким способом, я была неправа, конечно же. Он задрал ворот и вытянул шею: "На, режь, прямо сюда, режь". Выл, орал, метался, бился головой о стену и снова орал.
Хватал нож и закрывался в ванной, брал отцовскую бритву.
Агрессил на всех, кто пытался к нему подойти, а я боялась за всех.
Брату 36. Он сильный, жилистый парень, работающий на стройке. А у меня в доме 60-летний отец, 55-летняя мать, дед 80 лет и бабушка с давлением. Кто из них попробует его остановить? Кого он пырнет первым? Кого он отбросит от себя одной левой на угол шкафа или любой другой острый угол? И я. 42 килограмма плюс очки. Я держала деда и маму, заклиная всем, чем знаю, не подходить к нему.
Я была готова к тому, чтобы он вскрыл вены. Я хотела этого. Я хотела, чтобы это закончилось там, за дверью, только бы мои вот эти четверо, остались живы.
Чтобы мне не пришлось стоять через два дня у двух, трех, четырех могил. Я лучше похороню одного.
Это жестоко, но вчера у меня исчез брат. Умер, оставаясь живым.
За закрытыми дверями он рычал, выл, мама ушла на улицу вместе с отцом.
Дед с бабушкой сидели в дальней комнате.
В этот момент я была рада, что отцу он не родной, так хоть он сохранял спокойствие. Я просила маму жить ради меня, что бы ни случилось дальше, что бы нам ни пришлось пережить, только ради меня, а я ради нее. Моя сильная--сильная мама обещала. Она признавалась, что тоже его потеряла.
Минут через двадцать отец взял лестницу и потащил к маленькому окошку в ванной, высадил его, брат снова стал орать. Живой. Отец пошел в дом, я обнимала маму на улице, через пару минут из дома раздались крики и хлопки.
"Отец не выдержал" - прошептала мама и мы побежали внутрь. Внутри, в зале, был клубок из мужчин. Голый абсолютно брат, на шее у него висит дед, падает на диван, затягивая за собой захватом со спины, отец лупит его по морде, хватает руки, мать хватает за ноги, чтоб не брыкался.
"Ссыте, суки!" - орет брат.
Я хватаю фен со стола и с размаху, с треском, всандаливаю ему в лоб, но это без толку, он на секунду замирает, я судорожно сматываю ноги ему шнуром от этого же фена, мама хватает скотч и перекручивает ноги, я бегу за ремнем в шкаф, но он брыкается и ремень лопается, отец и дед страшно хрипят. Он вырывается, занося руку ударить отца, я хватаю за эту руку так, что сама себя не помню, мне совсем не страшно.
Сверху наваливается мама, прижимает его лицом в диван.
Я выбегаю из дома и бегу к дяде на соседней улице, вытаскивая за собой бабушку.
Когда я возвращаюсь, он уже связан, но разгрыз скотч на руках и теперь рвет скотч на ногах. Дядя ничего не делает, только орет на него пару секунд.
Я молча ухожу в комнату и звоню 03, понимая, что больше помощи ждать неоткуда, спрашиваю, что делать и куда звонить. Отец лежит на кровати белый, как мел, и хрипит. Прошу оформить вызов на отца и звоню 02.
Потом пузатый участковый и еще какой-то мужик в штатском забирают его в уазик, отца тем временем пытаются погрузить на носилки и как дрова прут по узкой дорожке, и так же нелепо и грубо засовывают в карету "Скорой".
Я не плачу, нет. Во мне все застыло и задеревенело.
Мама уезжает с отцом, я расписываюсь в бумажках участкового. Собираю деда с бабушкой в кафе и закрываю окна в доме. Сегодня дяде 50, он заказал кафе и созвал гостей. На часах 3. Двоюродный брат, которого я видела лет 10 назад, отвозит на раздолбанной девятке деда с бабушкой в кафе, меня в больницу. Как только мы подъезжаем, мне звонит участковый.
"Варвара, дайте телефон матери, ей нужно подъехать в психбольницу, адрес знаете?"
Я спрашиваю, могу ли подъехать я. Да, могу. Едем.
Мне говорят, что он начал слышать какие-то голоса, говорить что-то... Мы беседуем с врачом, я рассказываю ей, что произошло и общую картину жизни в целом. Рассказываю про Чечню в 2003, про то, что он был в Аргунском ущелье в 2003, пришел седой и долго мучался от кошмаров. Вскакивал среди ночи, орал. Потом все прошло. Про то, что пил. Про работу. Про жену.
Мне говорят принести ему предметы личной гигиены, в магазине за углом я покупаю зубную щетку, пасту. Мыло и туалетную бумагу отдаю из рюкзака, что собрала отцу. Мне говорят, купить еще сигарет и станков, сбрить его непонятную бороду. Я иду в магазин еще раз.
Меня просят зайти в кабинет врача еще раз. Избитый, худой, осунувшийся брат в синей фланелевой пижаме. Я все еще не плачу. Я обещаю ему прийти завтра, но я еще не знаю, что я не приду. Потому что для меня нет завтра, нет вчера, нет ничего, кроме текущего, какого-то странно спокойного момента.
Потом мы забираем отца, мама говорит, что я успею на электричку, вернуться в Ростов, мы должны встретиться на ней с Антоном, он живет на следующей станции. Я путаюсь, звоню ему, говорю, что сейчас поеду,и тут же перезваниваю, что не поеду.
Отца возвращаем домой, с сердцем все хорошо, только с ногой что-то не так. Рентген показал, что перелома нет, но боль сильная.
Оставляем его дома, с бутылкой воды и телефоном, едем в кафе поздравлять дядю.
Музыка, нарядные люди, еда - мне все кажется противным и неправильным. Мы делаем вид, что все хорошо.
Я бронирую попутку на блаблакар и в половину 8 уезжаю. Не знаю, зачем.
Мне было страшно возвращаться в тот дом. Мне казалось, что ночью он сбежит из психушки и ворвется в дом. Перебьет всех с тем же злым "Ссыте, суки".
Я не знаю, зачем я уехала. Это называется "сбежала".
Но вчера днем я поняла, что могу похоронить всех. Вот так, разом. Четверых от дурной руки и пятого за решеткой.
Я лучше похороню одного, господи прости.
Его закрыли на две недели, кажется. И отсчет пошел в обратную сторону. Что будет через две недели, что я увижу? Поеду ли я хоронить родителей или брата, или этот кошмар затянется еще на годы? И он будет опускаться все ниже, и ниже, спиваясь как его дружок, до отказа внутренних органов? Его бывший дружок ведь так и умер, в гараже, в ссанине и собственном говне, его нашла бывшая жена, уже никакого. "Скорая" его не довезла, умер до реанимации. Но тот хотя бы не дрался, а просто пил. Тихо, тупо, плача о собственной жизни.
И все это будет на глазах у матери. Которая 11 лет назад уже стояла у гроба старшего сына. А теперь ее средний опускает себя туда, откуда нет возврата. И может, будет опускаться еще долго, на ее же глазах.
Остаюсь только я, младшая дочь. Прямо как в сказках про трех братьев. "Младший вовсе был дурак".
Да только младший всегда был мудрым человеком и устраивал свою жизнь лучше. Кажется, и мне уготована эта судьба. Младший ребенок, надежда семьи. Единственная, кто еще не ставил крест на своем будущем.
И не поставлю. Не дождетесь.
Нельзя себя жалеть и нельзя опускать руки. Я увидела, куда приходят люди, когда жалость к себе затмевает разум. Поэтому прочь жалость, прочь слезы, ими горю не помочь, не поможешь.
За любым событием есть жизнь. За разбитым сердцем, за смертью родных, за потерей работы, за болезнью, пусть даже страшной, есть жизнь. Где бы ты ни оказался, что б ты ни видел - всегда есть жизнь.
Сдаваться нельзя. А все мелкие трудности вроде клопов, диванов, переездов можно пережить.
Все можно пережить, кроме смерти. Хотя сдается мне, и после нее есть что-то, о чем мы не знаем.
Сегодня я не выполню свое обещание. Я не приду к брату. И не приду завтра, потому что хозяева квартиры в Ростове вызвали мастера ставить новую газовую колонку.
Больше нет моего солнечного безопасного тихого дома, куда я убегала, уползала спасаться от внутренних демонов и страхов. Больше нет ничего незыблемого, вечного, верного.
Хотя нет, есть. Пока мои родители живы, все есть. И даже после их смерти они и этот светлый, несмотря на хлам, дом, будут жить в моей память и моем сердце.
Не у всех есть день, когда понимаешь, что ты окончательно стал взрослым. У меня есть. 12 августа 2018.
Гнусь, но не ломаюсь, как рябинка из одной старой детской книжки.
@темы: мысли, я, жизненное: изменения
Держитесь.
Я не особо верю во все это сама, но все же...может родителям сходить в церковь, дом освятить?
Мракобесы и до дайриков добрались.
Она всего лишь предложила, и на самом деле я в таком состоянии, что готова пробовать и святую воду, и заговоры, и хз, что ещё, потому что уже страшно думать, что будет завтра.
Или даже сегодня, ибо каждый день приносит нечто.
Говорить об этом в реале я не могу.
В стране не принято ходить к психологам (коих нормальных еще и фиг найдёшь), а военными вообще никто не занимался, бросили их справляться самих, как могут.
Очень жаль брата и вообще что ваша семья столкнулась с этим. В любом случае мы тут за тебя.
по-этому я могу понять каково это. держись.